Мои лучшие. Часть I. Евгеньевна

Называть ее  Евгеньевной - это моя привилегия. Ну или я оцениваю эту вольность как собственную привилегию. Остальным желательно называть ее Наташей. 12 лет назад я была объектом ее жгучей ненависти, когда жизнь, притворившись моей одноклассницей, познакомила нас по дороге из школы. Евгеньевна училась младше на два года в другой школе, и я, не придавая большого смысла существованию этого человека и его чувствам, преспокойненько встречалась с мальчиком Колей, за что и получала не видимые мне пинки и не слышные мне проклятия. Зная Наташу вот уже почти 13 лет, я точно знаю, что проклятия были самыми страшными, а пинки самыми жесткими. Случайное знакомство (и мне даже дурно от мысли, что оно могло не состояться!) стало началом нашей бесконечной дружбы. Евгеньевна признается мне, что полюбила меня с первых совместных вылазок на дискотеки, делает мне комплименты и хохочет над своей тогдашней ревностью. А я что? Мне приятно.

Дети Совка. Холодная война поколений

Одной из многочисленных психологических закономерностей человека является его неприязнь и даже презрение к последующему молодому поколению, радикально от него самого отличающемуся. Нас, рожденных в 80х годах, за несколько лет до распада СССР, не раз кормили назидательными "да я в твоем возрасте..." наши и не наши бабушки и дедушки. Мы морщились, снисходительно смеялись и никогда не воспринимали их слова всерьез.

Сегодня можно наблюдать, как созревает новое поколение. Дети, растущие в интернете; дети с iPhone в школьном рюкзаке; дети, с упоением смотрящие Губка Боб Квадратные Штаны и виртуально убивающие друг друга в Counter Strike; одинокие, злые дети, мучающие бездомных кошек; дети без детства, ужасающе рано взрослеющие и неблагодарные. Вот свалилось и на меня то яростное чувство, когда хочется крикнуть "да я в твоем возрасте!!!..."

Зимой мы, дети Совка, хрустели сосульками, часами катались на санках с гор и прилипали языками к металлическим полозьям. Весной мы пускали по ручьям кораблики, летом ходили в походы, жгли костры, пекли картошку. А в сентябре мамы завязывали нам банты на косичках, гладили школьные формы, срезали астры... И не было модемов, планшетов и мобильных телефонов, даже домашние и те были не у всех. Вот так ностальгично.

Эмигрантка

Listen or download Tracy Chapman Spring for free on Pleer

     Однажды я уехала навсегда. От мамы, от Наташки, от Жендоса, от Антона... Ото всех и из всего уехала. И думала, что мир рухнул и восстановлению не подлежит. Не то чтобы меня заставили собрать вещи и под дулом пистолета, направленным на мою несчастную голову, посадили в вагон поезда Ижевск-Москва, нет; путешествие "за бугор" организовывалось по моему собственному хотению. 5 лет немецкого в университете, страстное желание увидеть мир и Антон, не несущий мне покоя и верности, да и вообще ничего не несущий, - вскормленная этими тремя причинами идея покинуть родную страну привела меня на Центральный рынок на Сенной, что разлегся у Центрального Ижевского автовокзала, где я выбрала себе огромный темно-розовый чемодан. "Цвета фуксии", - гордо сказала продавщица.

И все было хорошо, и мама улыбалась, пока мы не пришли на перрон, где фирменный поезд "Италмас" дожидался своих пассажиров. Я втащила в него свой красивый чемодан и, страшно улыбаясь, махала моим рукой. "Один, всего один!" - говорила я губами, вытягивая указательный палец, который обозначал один год... Наташка кивала. А потом мир рухнул. Плацкарт вежливо опустел, оставив меня наедине с моим бесконечным страданием.

Москва. До самолета оставались 10 часов, поэтому прогулка по столице когда-то великой страны была неизбежна. Заплатив за автобусную экскурсию 300 рублей (можно ли в Москве сегодня купить что-то на 300 рублей, кроме противного кофе в бумажном стаканчике?), я сидела одна, с опухшими глазами, смотрела из окна автобуса на грязный мокрый снег, невнимательно слушала гида. Никто ко мне не сел. Из Москвы думать об отъезде было гораздо легче. 

Злобная шефиня. Или понять, простить, принять.

Соня, секретарша, говорит: "Ну я тоже плакала, причем каждый день. Ненавидела ее и хотела задушить. Но потом подумала: или уходить, или менять  отношение к ситуации. И поменяла. Перестала бегать по коллегам, сплетничать и жаловаться. Знаешь, просто попыталась увидеть в ней человека.У нее такое трудное детство было..." В такие моменты мне хочется взвыть. Какого черта я должна думать о трудном детстве моей шефини, когда она меня затаптывает в пол во время очередной головомойки?! Сколько раз я слышала: "Марина, я сомневаюсь в Вашей интеллигентности, если уж Вы с таким заданием справиться не можете." Или "Вы никогда не станете медиа-планером, если задаете настолько глупые вопросы." Наверное, эти высказывания оправдывают мое нежелание думать о ее психологических травмах и психических расстройствах, что родом из трудного детства. Почему я должна помнить о ее финансовых проблемах (экономических кризис), болях в спине, ушах, глазах (ей 59) и личных переживаниях (отсутствие мужа, детей, друзей, только агентство и сплошное одиночество)?! Она мой шеф. Ни больше, ни меньше. Я не хочу занть о ее бывших мужьях, настоящих любовниках, о ее врачах и болезнях, и о книгах, которые она читает и хвалится этим время от времени, тоже знать ничего не хочу. Хочу делать работу и получать зарплату. Меня не касаются ее гормональные всплески, вызывающие суицидальные настроения и неоправданно жесткую критику, срывающуюся на личный уровень!

Персональное убежище

Цок-цок! Цок-цок!.. 5 утра. Тишина, и только мои каблучки (каблуки? каблучища?) цокают по тротуару. Бегу домой. Мюнхен не из тех городов, что "never sleep". Мюнхен спит охотно, ложится рано, встает поздно. Бегу домой. Именно бегу, потому что просто идти сил уже нет, и хочется скорее оказаться дома, в убежище, в постели, где крепко спит любовь. Ноги грозят ранним варикозом. Натанцевалась. Кто бы мог подумать, что возвращение из ночного клуба покажется избавлением?..

Цели походов в танцевально-развлекательные заведения давно поменялись. Легкомысленные кавалеровыцепляния стали неинтересны, я научилась погружаться в музыку, в танец, в толпе оставаться наедине с собой, получать невероятное удовольствие от движения под музыку. Но другим эти мои чувства и желания, конечно, неизвестны и непонятны. Поэтому и льнут, и трутся телами, и мнут ручищами (руками, ручками). Мальчишки лет 16-ти с пушком над губой с зелеными лицами, качаясь в полуприседе, подмигивают, а потом блюют в углу. Мол, намешали, бедные. Гадко. Милые сверстники в белых футболках глядят, шепчутся, договариваются о чем-то смелом с моим непосредственным участием, улыбаясь кровожадно. Гадко. Слова "Ну все, пошли домой" от спутниц-подруженек как школьный звонок после последнего урока. Пулей вылетаю из клуба. Воздух, воздух!!! Пусть пропахший водкой с Red Bull и всевозможными марками сигарет. Дышу.