Злобная шефиня. Или понять, простить, принять.

Соня, секретарша, говорит: "Ну я тоже плакала, причем каждый день. Ненавидела ее и хотела задушить. Но потом подумала: или уходить, или менять  отношение к ситуации. И поменяла. Перестала бегать по коллегам, сплетничать и жаловаться. Знаешь, просто попыталась увидеть в ней человека.У нее такое трудное детство было..." В такие моменты мне хочется взвыть. Какого черта я должна думать о трудном детстве моей шефини, когда она меня затаптывает в пол во время очередной головомойки?! Сколько раз я слышала: "Марина, я сомневаюсь в Вашей интеллигентности, если уж Вы с таким заданием справиться не можете." Или "Вы никогда не станете медиа-планером, если задаете настолько глупые вопросы." Наверное, эти высказывания оправдывают мое нежелание думать о ее психологических травмах и психических расстройствах, что родом из трудного детства. Почему я должна помнить о ее финансовых проблемах (экономических кризис), болях в спине, ушах, глазах (ей 59) и личных переживаниях (отсутствие мужа, детей, друзей, только агентство и сплошное одиночество)?! Она мой шеф. Ни больше, ни меньше. Я не хочу занть о ее бывших мужьях, настоящих любовниках, о ее врачах и болезнях, и о книгах, которые она читает и хвалится этим время от времени, тоже знать ничего не хочу. Хочу делать работу и получать зарплату. Меня не касаются ее гормональные всплески, вызывающие суицидальные настроения и неоправданно жесткую критику, срывающуюся на личный уровень!

Персональное убежище

Цок-цок! Цок-цок!.. 5 утра. Тишина, и только мои каблучки (каблуки? каблучища?) цокают по тротуару. Бегу домой. Мюнхен не из тех городов, что "never sleep". Мюнхен спит охотно, ложится рано, встает поздно. Бегу домой. Именно бегу, потому что просто идти сил уже нет, и хочется скорее оказаться дома, в убежище, в постели, где крепко спит любовь. Ноги грозят ранним варикозом. Натанцевалась. Кто бы мог подумать, что возвращение из ночного клуба покажется избавлением?..

Цели походов в танцевально-развлекательные заведения давно поменялись. Легкомысленные кавалеровыцепляния стали неинтересны, я научилась погружаться в музыку, в танец, в толпе оставаться наедине с собой, получать невероятное удовольствие от движения под музыку. Но другим эти мои чувства и желания, конечно, неизвестны и непонятны. Поэтому и льнут, и трутся телами, и мнут ручищами (руками, ручками). Мальчишки лет 16-ти с пушком над губой с зелеными лицами, качаясь в полуприседе, подмигивают, а потом блюют в углу. Мол, намешали, бедные. Гадко. Милые сверстники в белых футболках глядят, шепчутся, договариваются о чем-то смелом с моим непосредственным участием, улыбаясь кровожадно. Гадко. Слова "Ну все, пошли домой" от спутниц-подруженек как школьный звонок после последнего урока. Пулей вылетаю из клуба. Воздух, воздух!!! Пусть пропахший водкой с Red Bull и всевозможными марками сигарет. Дышу.